«Конек-Горбунок Часть 2» П. П. Ершов
Просмотров 481625
ЧАСТЬ ВТОРАЯ Начинается рассказ От Ивановых проказ, И от сивка, и от бурка, И от вещего коурка. Козы на море ушли; Горы лесом поросли; Конь с златой узды срывался, Прямо к солнцу поднимался; Лес стоячий под ногой, Сбоку облак громовой; Ходит облак и сверкает, Гром по небу рассыпает. Это присказка: пожди, Сказка будет впереди. Как на море-окияне И на острове Буяне Новый гроб в лесу стоит, В гробе девица лежит; Соловей над гробом свищет; Черный зверь в дубраве рыщет, Это присказка, а вот -- Сказка чередом пойдет. Ну, так видите ль, миряне, Православны христиане, Наш удалый молодец Затесался во дворец; При конюшне царской служит И нисколько не потужит Он о братьях, об отце В государевом дворце. Да и что ему до братьев? У Ивана красных платьев, Красных шапок, сапогов Чуть не десять коробов; Ест он сладко, спит он столько, Что раздолье, да и только! Вот неделей через пять Начал спальник примечать... Надо молвить, этот спальник До Ивана был начальник Над конюшней надо всей, Из боярских слыл детей; Так не диво, что он злился На Ивана и божился, Хоть пропасть, а пришлеца Потурить вон из дворца. Но, лукавство сокрывая, Он для всякого случая Притворился, плут, глухим, Близоруким и немым; Сам же думает: "Постой-ка, Я те двину, неумойка!" Так неделей через пять Спальник начал примечать, Что Иван коней не холит, И не чистит, и не школит; Но при всем том два коня Словно лишь из-под гребня: Чисто-начисто обмыты, Гривы в косы перевиты, Челки собраны в пучок, Шерсть -- ну, лоснится, как шелк; В стойлах -- свежая пшеница, Словно тут же и родится, И в чанах больших сыта Будто только налита. "Что за притча тут такая? -- Спальник думает вздыхая. -- Уж не ходит ли, постой, К нам проказник-домовой? Дай-ка я подкараулю, А нешто, так я и пулю, Не смигнув, умею слить,-- Лишь бы дурня уходить. Донесу я в думе царской, Что конюший государской -- Басурманин, ворожей, Чернокнижник и злодей; Что он с бесом хлеб-соль водит, В церковь божию не ходит, Католицкий держит крест И постами мясо ест". В тот же вечер этот спальник, Прежний конюших начальник, В стойлы спрятался тайком И обсыпался овсом. Вот и полночь наступила. У него в груди заныло: Он ни жив ни мертв лежит, Сам молитвы все творит. Ждет суседки... Чу! в сам-деле, Двери глухо заскрыпели, Кони топнули, и вот Входит старый коновод. Дверь задвижкой запирает, Шапку бережно скидает, На окно ее кладет И из шапки той берет В три завернутый тряпицы Царский клад -- перо Жар-птицы. Свет такой тут заблистал, Что чуть спальник не вскричал, И от страху так забился, Что овес с него свалился. Но суседке невдомек! Он кладет перо в сусек, Чистить коней начинает, Умывает, убирает, Гривы длинные плетет, Разны песенки поет. А меж тем, свернувшись клубом, Поколачивая зубом, Смотрит спальник, чуть живой, Что тут деет домовой. Что за бес! Нешто нарочно Прирядился плут полночный: Нет рогов, ни бороды, Ражий парень, хоть куды! Волос гладкий, сбоку ленты, На рубашке прозументы, Сапоги как ал сафьян, -- Ну, точнехонько Иван. Что за диво? Смотрит снова Наш глазей на домового... "Э! так вот что! -- наконец Проворчал себе хитрец, -- Ладно, завтра ж царь узнает, Что твой глупый ум скрывает. Подожди лишь только дня, Будешь помнить ты меня!" А Иван, совсем не зная, Что ему беда такая Угрожает, все плетет Гривы в косы да поет. А убрав их, в оба чана Нацедил сыты медвяной И насыпал дополна Белоярова пшена. Тут, зевнув, перо Жар-птицы Завернул опять в тряпицы, Шапку под ухо -- и лег У коней близ задних ног. Только начало зориться, Спальник начал шевелиться, И, услыша, что Иван Так храпит, как Еруслан, Он тихонько вниз слезает И к Ивану подползает, Пальцы в шапку запустил, Хвать перо -- и след простыл. Царь лишь только пробудился, Спальник наш к нему явился, Стукнул крепко об пол лбом И запел царю потом: "Я с повинной головою, Царь, явился пред тобою, Не вели меня казнить, Прикажи мне говорить". -- "Говори, не прибавляя, -- Царь сказал ему зевая. Если ж ты да будешь врать, То кнута не миновать". Спальник наш, собравшись с силой, Говорит царю: "Помилуй! Вот те истинный Христос, Справедлив мой, царь, донос. Наш Иван, то всякий знает, От тебя, отец скрывает, Но не злато, не сребро -- Жароптицево перо..." -- "Жароптицево?.. Проклятый! И он смел такой богатый... Погоди же ты, злодей! Не минуешь ты плетей!.." -- "Да и то ль еще он знает! -- Спальник тихо продолжает Изогнувшися. -- Добро! Пусть имел бы он перо; Да и самую Жар-птицу Во твою, отец, светлицу, Коль приказ изволишь дать, Похваляется достать". И доносчик с этим словом, Скрючась обручем таловым, Ко кровати подошел, Подал клад -- и снова в пол. Царь смотрел и дивовался, Гладил бороду, смеялся И скусил пера конец. Тут, уклав его в ларец, Закричал (от нетерпенья), Подтвердив свое веленье Быстрым взмахом кулака: "Гей! позвать мне дурака!" И посыльные дворяна Побежали по Ивана, Но, столкнувшись все в углу, Растянулись на полу. Царь тем много любовался И до колотья смеялся. А дворяна, усмотря, Что смешно то для царя, Меж собой перемигнулись И вдругоредь растянулись. Царь тем так доволен был, Что их шапкой наградил. Тут посыльные дворяна Вновь пустились звать Ивана И на этот уже раз Обошлися без проказ. Вот к конюшне прибегают, Двери настежь отворяют И ногами дурака Ну толкать во все бока. С полчаса над ним возились, Но его не добудились. Наконец уж рядовой Разбудил его метлой. "Что за челядь тут такая? -- Говорит Иван вставая. -- Как хвачу я вас бичом, Так не станете потом Без пути будить Ивана". Говорят ему дворяна: "Царь изволил приказать Нам тебя к нему позвать". -- "Царь?.. Ну ладно! Вот сряжуся И тотчас к нему явлюся", -- Говорит послам Иван. Тут надел он свой кафтан, Опояской подвязался, Приумылся, причесался, Кнут свой сбоку прицепил, Словно утица поплыл. Вот Иван к царю явился, Поклонился, подбодрился, Крякнул дважды и спросил: "А пошто меня будил?" Царь, прищурясь глазом левым, Закричал к нему со гневом, Приподнявшися: "Молчать! Ты мне должен отвечать: В силу коего указа Скрыл от нашего ты глаза Наше царское добро -- Жароптицево перо? Что я -- царь али боярин? Отвечай сейчас, татарин!" Тут Иван, махнув рукой, Говорит царю: "Постой! Я те шапки ровно не дал, Как же ты о том проведал? Что ты -- ажно ты пророк? Ну, да что, сади в острог, Прикажи сейчас хоть в палки -- Нет пера, да и шабалки!.." -- "Отвечай же! запорю!.." -- "Я те толком говорю: Нет пера! Да, слышь, откуда Мне достать такое чудо?" Царь с кровати тут вскочил И ларец с пером открыл. "Что? Ты смел еще переться? Да уж нет, не отвертеться! Это что? А?" Тут Иван Задрожал, как лист в буран, Шапку выронил с испуга. "Что, приятель, видно, туго? -- Молвил царь. -- Постой-ка, брат!.." -- "Ох, помилуй, виноват! Отпусти вину Ивану, Я вперед уж врать не стану". И, закутавшись в полу, Растянулся на полу. "Ну, для первого случаю Я вину тебе прощаю, -- Царь Ивану говорит. -- Я, помилуй бог, сердит! И с сердцов иной порою Чуб сниму и с головою. Так вот, видишь, я каков! Но, сказать без дальних слов, Я узнал, что ты Жар-птицу В нашу царскую светлицу, Если б вздумал приказать, Похваляешься достать. Ну, смотри ж, не отпирайся И достать ее старайся". Тут Иван волчком вскочил. "Я того не говорил! -- Закричал он утираясь. -- О пере не запираюсь, Но о птице, как ты хошь, Ты напраслину ведешь". Царь, затрясши бородою: "Что? Рядиться мне с тобою! -- Закричал он. -- Но смотри, Если ты недели в три Не достанешь мне Жар-птицу В нашу царскую светлицу, То, клянуся бородой, Ты поплатишься со мной: На правеж -- в решетку -- на кол! Вон, холоп!" Иван заплакал И пошел на сеновал, Где конек его лежал. Горбунок, его почуя, Дрягнул было плясовую; Но, как слезы увидал, Сам чуть-чуть не зарыдал. "Что, Иванушка, невесел? Что головушку повесил? -- Говорит ему конек, У его вертяся ног. -- Не утайся предо мною, Все скажи, что за душою. Я помочь тебе готов. Аль, мой милый, нездоров? Аль попался к лиходею?" Пал Иван к коньку на шею, Обнимал и целовал. "Ох, беда, конек! -- сказал. -- Царь велит достать Жар-птицу В государскую светлицу. Что мне делать, горбунок?" Говорит ему конек: "Велика беда, не спорю; Но могу помочь я горю. Оттого беда твоя, Что не слушался меня: Помнишь, ехав в град-столицу, Ты нашел перо Жар-птицы; Я сказал тебе тогда: Не бери, Иван, -- беда! Много, много непокою Принесет оно с собою. Вот теперя ты узнал, Правду ль я тебе сказал. Но, сказать тебе по дружбе, Это -- службишка, не служба; Служба все, брат, впереди. Ты к царю теперь поди И скажи ему открыто: "Надо, царь, мне два корыта Белоярова пшена Да заморского вина. Да вели поторопиться: Завтра, только зазорится, Мы отправимся, в поход". Вот Иван к царю идет, Говорит ему открыто: "Надо, царь, мне два корыта Белоярова пшена Да заморского вина. Да вели поторопиться: Завтра, только зазорится, Мы отправимся в поход". Царь тотчас приказ дает, Чтоб посыльные дворяна Все сыскали для Ивана, Молодцом его назвал И "счастливый путь!" сказал. На другой день, утром рано, Разбудил конек Ивана: "Гей! Хозяин! Полно спать! Время дело исправлять!" Вот Иванушка поднялся, В путь-дорожку собирался, Взял корыта, и пшено, И заморское вино; Потеплее приоделся, На коньке своем уселся, Вынул хлеба ломоток И поехал на восток -- Доставать тое Жар-птицу. Едут целую седмицу, Напоследок, в день осьмой, Приезжают в лес густой. Тут сказал конек Ивану: "Ты увидишь здесь поляну; На поляне той гора Вся из чистого сребра; Вот сюда то до зарницы Прилетают жары-птицы Из ручья воды испить; Тут и будем их ловить". И, окончив речь к Ивану, Выбегает на поляну. Что за поле! Зелень тут Словно камень-изумруд; Ветерок над нею веет, Так вот искорки и сеет; А по зелени цветы Несказанной красоты. А на той ли на поляне, Словно вал на океане, Возвышается гора Вся из чистого сребра. Солнце летними лучами Красит всю ее зарями, В сгибах золотом бежит, На верхах свечой горит. Вот конек по косогору Поднялся на эту гору, Версту, другу пробежал, Устоялся и сказал: "Скоро ночь, Иван, начнется, И тебе стеречь придется. Ну, в корыто лей вино И с вином мешай пшено. А чтоб быть тебе закрыту, Ты под то подлезь корыто, Втихомолку примечай, Да, смотри же, не зевай. До восхода, слышь, зарницы Прилетят сюда жар-птицы И начнут пшено клевать Да по-своему кричать. Ты, которая поближе, И схвати ее, смотри же! А поймаешь птицу-жар, И кричи на весь базар; Я тотчас к тебе явлюся".-- "Ну, а если обожгуся?-- Говорит коньку Иван, Расстилая свой кафтан. -- Рукавички взять придется: Чай, плутовка больно жгется". Тут конек из глаз исчез, А Иван, кряхтя, подлез Под дубовое корыто И лежит там как убитый. Вот полночною порой Свет разлился над горой, -- Будто полдни наступают: Жары-птицы налетают; Стали бегать и кричать И пшено с вином клевать. Наш Иван, от них закрытый, Смотрит птиц из-под корыта И толкует сам с собой, Разводя вот так рукой: "Тьфу ты, дьявольская сила! Эк их, дряней, привалило! Чай, их тут десятков с пять. Кабы всех переимать, -- То-то было бы поживы! Неча молвить, страх красивы! Ножки красные у всех; А хвосты-то -- сущий смех! Чай, таких у куриц нету. А уж сколько, парень, свету, Словно батюшкина печь!" И, скончав такую речь, Сам с собою под лазейкой, Наш Иван ужом да змейкой Ко пшену с вином подполз, -- Хвать одну из птиц за хвост. "Ой, Конечек-горбуночек! Прибегай скорей, дружочек! Я ведь птицу-то поймал", -- Так Иван-дурак кричал. Горбунок тотчас явился. "Ай, хозяин, отличился! -- Говорит ему конек. -- Ну, скорей ее в мешок! Да завязывай тужее; А мешок привесь на шею. Надо нам в обратный путь". -- "Нет, дай птиц-то мне пугнуть! Говорит Иван. -- Смотри-ка, Вишь, надселися от крика!" И, схвативши свой мешок, Хлещет вдоль и поперек. Ярким пламенем сверкая, Встрепенулася вся стая, Кругом огненным свилась И за тучи понеслась. А Иван наш вслед за ними Рукавицами своими Так и машет и кричит, Словно щелоком облит. Птицы в тучах потерялись; Наши путники собрались, Уложили царский клад И вернулися назад. Вот приехали в столицу. "Что, достал ли ты Жар-птицу?" -- Царь Ивану говорит, Сам на спальника глядит. А уж тот, нешто от скуки, Искусал себе все руки. "Разумеется, достал", -- Наш Иван царю сказал. "Где ж она?" -- "Постой немножко, Прикажи сперва окошко В почивальне затворить, Знашь, чтоб темень сотворить". Тут дворяна побежали И окошко затворяли. Вот Иван мешок на стол: "Ну-ка, бабушка, пошел!" Свет такой тут вдруг разлился, Что весь двор рукой закрылся. Царь кричит на весь базар: "Ахти, батюшки, пожар! Эй, решеточных сзывайте! Заливайте! Заливайте!" -- "Это, слышь ты, не пожар, Это свет от птицы-жар, -- Молвил ловчий, сам со смеху Надрываяся. -- Потеху Я привез те, осударь!" Говорит Ивану царь: "Вот люблю дружка Ванюшу! Взвеселил мою ты душу, И на радости такой -- Будь же царский стремянной!" Это видя, хитрый спальник, Прежний конюших начальник, Говорит себе под нос: "Нет, постой, молокосос! Не всегда тебе случится Так канальски отличиться. Я те снова подведу, Мой дружочек, под беду!" Через три потом недели Вечерком одним сидели В царской кухне повара И служители двора; Попивали мед из жбана Да читали Еруслана. "Эх! -- один слуга сказал, -- Как севодни я достал От соседа чудо-книжку! В ней страниц не так чтоб слишком, Да и сказок только пять, А уж сказки -- вам сказать, Так не можно надивиться; Надо ж этак умудриться!" Тут все в голос: "Удружи! Расскажи, брат, расскажи!" -- "Ну, какую ж вы хотите? Пять ведь сказок; вот смотрите: Перва сказка о бобре, А вторая о царе; Третья... дай бог память... точно! О боярыне восточной; Вот в четвертой: князь Бобыл; В пятой... в пятой... эх, забыл! В пятой сказке говорится... Так в уме вот и вертится..." -- "Ну, да брось ее!" -- "Постой!" -- "О красотке, что ль, какой?" -- "Точно! В пятой говорится О прекрасной Царь-девице. Ну, которую ж, друзья, Расскажу севодни я?" -- "Царь-девицу! -- все кричали. -- О царях мы уж слыхали, Нам красоток-то скорей! Их и слушать веселей". И слуга, усевшись важно, Стал рассказывать протяжно: "У далеких немских стран Есть, ребята, окиян. По тому ли окияну Ездят только басурманы; С православной же земли Не бывали николи Ни дворяне, ни миряне На поганом окияне. От гостей же слух идет, Что девица там живет; Но девица не простая, Дочь, вишь, месяцу родная, Да и солнышко ей брат. Та девица, говорят, Ездит в красном полушубке, В золотой, ребята, шлюпке И серебряным веслом Самолично правит в нем; Разны песни попевает И на гусельцах играет..." Спальник тут с полатей скок -- И со всех обеих ног Во дворец к царю пустился И как раз к нему явился; Стукнул крепко об пол лбом И запел царю потом: "Я с повинной головою, Царь, явился пред тобою, Не вели меня казнить, Прикажи мне говорить!" -- "Говори, да правду только, И не ври, смотри, нисколько!" -- Царь с кровати закричал. Хитрый спальник отвечал: "Мы севодни в кухне были, За твое здоровье пили, А один из дворских слуг Нас забавил сказкой вслух; В этой сказке говорится О прекрасной Царь-девице. Вот твой царский стремянной Поклялся твоей брадой, Что он знает эту птицу, -- Так он назвал Царь-девицу, -- И ее, изволишь знать, Похваляется достать". Спальник стукнул об пол снова. "Гей, позвать мне стремяннова!" -- Царь посыльным закричал. Спальник тут за печку стал. А посыльные дворяна Побежали по Ивана; В крепком сне его нашли И в рубашке привели. Царь так начал речь: "Послушай, На тебя донос, Ванюша. Говорят, что вот сейчас Похвалялся ты для нас Отыскать другую птицу, Сиречь молвить, Царь-девицу..." -- "Что ты, что ты, бог с тобой! -- Начал царский стремянной. -- Чай, с просонков я, толкую, Штуку выкинул такую. Да хитри себе как хошь, А меня не проведешь". Царь, затрясши бородою: "Что? Рядиться мне с тобою? -- Закричал он. -- Но смотри, Если ты недели в три Не достанешь Царь-девицу В нашу царскую светлицу, То, клянуся бородой! Ты поплатишься со мной! На правеж -- в решетку -- на кол! Вон, холоп!" Иван заплакал И пошел на сеновал, Где конек его лежал. "Что, Иванушка, невесел? Что головушку повесил? -- Говорит ему конек. -- Аль, мой милый, занемог? Аль попался к лиходею?" Пал Иван к коньку на шею, Обнимал и целовал. "Ох, беда, конек! -- сказал. -- Царь велит в свою светлицу Мне достать, слышь, Царь-девицу. Что мне делать, горбунок?" Говорит ему конек: "Велика беда, не спорю; Но могу помочь я горю. Оттого беда твоя, Что не слушался меня. Но, сказать тебе по дружбе, Это -- службишка, не служба; Служба все, брат, впереди! Ты к царю теперь поди И скажи: "Ведь для поимки Надо, царь, мне две ширинки, Шитый золотом шатер Да обеденный прибор -- Весь заморского варенья -- И сластей для прохлажденья", Вот Иван к царю идет И такую речь ведет: "Для царевниной поимки Надо, царь, мне две ширинки, Шитый золотом шатер Да обеденный прибор -- Весь заморского варенья -- И сластей для прохлажденья". -- "Вот давно бы так, чем нет", -- Царь с кровати дал ответ И велел, чтобы дворяна Все сыскали для Ивана, Молодцом его назвал И "счастливый путь!" сказал. На другой день, утром рано, Разбудил конек Ивана: "Гей! Хозяин! Полно спать! Время дело исправлять!" Вот Иванушка поднялся, В путь-дорожку собирался, Взял ширинки и шатер Да обеденный прибор -- Весь заморского варенья -- И сластей для прохлажденья; Все в мешок дорожный склал И веревкой завязал, Потеплее приоделся, На коньке своем уселся; Вынул хлеба ломоток И поехал на восток По тое ли Царь-девицу. Едут целую седмицу, Напоследок, в день осьмой, Приезжают в лес густой. Тут сказал конек Ивану: "Вот дорога к окияну, И на нем-то круглый год Та красавица живет; Два раза она лишь сходит С окияна и приводит Долгий день на землю к нам. Вот увидишь завтра сам". И; окончив речь к Ивану, Выбегает к окияну, На котором белый вал Одинешенек гулял. Тут Иван с конька слезает, А конек ему вещает: "Ну, раскидывай шатер, На ширинку ставь прибор Из заморского варенья И сластей для прохлажденья. Сам ложися за шатром Да смекай себе умом. Видишь, шлюпка вон мелькает.. То царевна подплывает. Пусть в шатер она войдет, Пусть покушает, попьет; Вот, как в гусли заиграет, -- Знай, уж время наступает. Ты тотчас в шатер вбегай, Ту царевну сохватай И держи ее сильнее Да зови меня скорее. Я на первый твой приказ Прибегу к тебе как раз; И поедем... Да, смотри же, Ты гляди за ней поближе; Если ж ты ее проспишь, Так беды не избежишь". Тут конек из глаз сокрылся, За шатер Иван забился И давай диру вертеть, Чтоб царевну подсмотреть. Ясный полдень наступает; Царь-девица подплывает, Входит с гуслями в шатер И садится за прибор. "Хм! Так вот та Царь-девица! Как же в сказках говорится, -- Рассуждает стремянной, -- Что куда красна собой Царь-девица, так что диво! Эта вовсе не красива: И бледна-то, и тонка, Чай, в обхват-то три вершка; А ножонка-то, ножонка! Тьфу ты! словно у цыпленка! Пусть полюбится кому, Я и даром не возьму". Тут царевна заиграла И столь сладко припевала, Что Иван, не зная как, Прикорнулся на кулак И под голос тихий, стройный Засыпает преспокойно. Запад тихо догорал. Вдруг конек над ним заржал И, толкнув его копытом, Крикнул голосом сердитым: "Спи, любезный, до звезды! Высыпай себе беды, Не меня ведь вздернут на кол!" Тут Иванушка заплакал И, рыдаючи, просил, Чтоб конек его простил: "Отпусти вину Ивану, Я вперед уж спать не стану". -- "Ну, уж бог тебя простит! -- Горбунок ему кричит. -- Все поправим, может статься, Только, чур, не засыпаться; Завтра, рано поутру, К златошвейному шатру Приплывет опять девица Меду сладкого напиться. Если ж снова ты заснешь, Головы уж не снесешь". Тут конек опять сокрылся; А Иван сбирать пустился Острых камней и гвоздей От разбитых кораблей Для того, чтоб уколоться, Если вновь ему вздремнется. На другой день, поутру, К златошвейному шатру Царь-девица подплывает, Шлюпку на берег бросает, Входит с гуслями в шатер И садится за прибор... Вот царевна заиграла И столь сладко припевала, Что Иванушке опять Захотелося поспать. "Нет, постой же ты, дрянная! -- Говорит Иван вставая. -- Ты в другоредь не уйдешь И меня не проведешь". Тут в шатер Иван вбегает, Косу длинную хватает... "Ой, беги, конек, беги! Горбунок мой, помоги!" Вмиг конек к нему явился. "Ай, хозяин, отличился! Ну, садись же поскорей Да держи ее плотней!" Вот столицы достигает. Царь к царевне выбегает, За белы руки берет, Во дворец ее ведет И садит за стол дубовый И под занавес шелковый, В глазки с нежностью глядит, Сладки речи говорит: "Бесподобная девица, Согласися быть царица! Я тебя едва узрел -- Сильной страстью воскипел. Соколины твои очи Не дадут мне спать средь ночи И во время бела дня -- Ох! измучают меня. Молви ласковое слово! Все для свадьбы уж готово; Завтра ж утром, светик мой, Обвенчаемся с тобой И начнем жить припевая". А царевна молодая, Ничего не говоря, Отвернулась от царя. Царь нисколько не сердился, Но сильней еще влюбился; На колен пред нею стал, Ручки нежно пожимал И балясы начал снова: "Молви ласковое слово! Чем тебя я огорчил? Али тем, что полюбил? "О, судьба моя плачевна!" Говорит ему царевна: "Если хочешь взять меня, То доставь ты мне в три дня Перстень мой из окияна". -- "Гей! Позвать ко мне Ивана!" -- Царь поспешно закричал И чуть сам не побежал. Вот Иван к царю явился, Царь к нему оборотился И сказал ему: "Иван! Поезжай на окиян; В окияне том хранится Перстень, слышь ты, Царь-девицы. Коль достанешь мне его, Задарю тебя всего".-- "Я и с первой-то дороги Волочу насилу ноги; Ты опять на окиян!" -- Говорит царю Иван. "Как же, плут, не торопиться: Видишь, я хочу жениться! -- Царь со гневом закричал И ногами застучал. -- У меня не отпирайся, А скорее отправляйся!" Тут Иван хотел идти. "Эй, послушай! По пути, -- Говорит ему царица,-- Заезжай ты поклониться В изумрудный терем мой Да скажи моей родной: Дочь ее узнать желает, Для чего она скрывает По три ночи, по три дня Лик свой ясный от меня? И зачем мой братец красный Завернулся в мрак ненастный И в туманной вышине Не пошлет луча ко мне? Не забудь же!" -- "Помнить буду, Если только не забуду; Да ведь надо же узнать, Кто те братец, кто те мать, Чтоб в родне-то нам не сбиться". Говорит ему царица: "Месяц -- мать мне, солнце -- брат" -- "Да, смотри, в три дня назад!" -- Царь-жених к тому прибавил. Тут Иван царя оставил И пошел на сеновал, Где конек его лежал. "Что, Иванушка, невесел? Что головушку повесил?" -- Говорит ему конек. "Помоги мне, горбунок! Видишь, вздумал царь жениться, Знашь, на тоненькой царице, Так и шлет на окиян, -- Говорит коньку Иван. -- Дал мне сроку три дня только; Тут попробовать изволь-ка Перстень дьявольский достать! Да велела заезжать Эта тонкая царица Где-то в терем поклониться Солнцу, Месяцу, притом И спрошать кое об чем..." Тут конек: "Сказать по дружбе, Это -- службишка, не служба; Служба все, брат, впереди! Ты теперя спать поди; А назавтра, утром рано, Мы поедем к окияну". На другой день наш Иван, Взяв три луковки в карман, Потеплее приоделся, На коньке своем уселся И поехал в дальний путь... Дайте, братцы, отдохнуть!